Набег на Оренбург: казачье восстание, акция устрашения или акт отчаяния?

Казаки из нескольких разных станиц одновременно вошли в город, атаковали красные казармы, здание ЧК, ревкома, Караван-сарая. Дошли до вокзала, приняли бой с большим отрядом красных из состава, так и не отправившегося в сторону Донгуза на усмирение казачьих станиц. А затем организованно отошли из города, вернувшись в свои станицы.

Для чего казакам понадобилось организовывать этот набег, в котором только со стороны красных погибло 129 человек (126 красногвардейцев, 2 женщины и 1 ребёнок, случайно оказавшиеся ночью в казармах)? Какие цели они преследовали? Почему не остались в городе, не изгнали из него ненавистную красную власть?

Город во власти «братвы»

Чтобы ответить на эти вопросы, надо вспомнить события, происходившие в Оренбурге за месяц до того, с 18 января по 3 апреля 1918 года.

18 января вслед за красным бронепоездом с корабельными орудиями мичмана Павлова в город вошли отряды красногвардейцев, балтийских матросов, рабочих уральских заводов из Екатеринбурга и Челябинска, а также анархистов из Поволжья, в частности из Самары. Вся эта разношёрстная масса, сплотившаяся под красным революционным знаменем и именовавшая друг друга на матросский манер «братвой», насчитывала около восьми тысяч человек. И практически все они ставили основной для себя целью экспроприацию материальных ценностей у «буржуазии» и «реакционного казачества». Проще говоря, тысячи вооружённых людей, ворвавшись в богатый губернский центр, собирались грабить его жителей.

А потому «красный террор» в Оренбурге наступил ещё до официального введения этого термина вождями революции в массы.

О том, как бесчинствовали бандитские группировки, зачастую не под красным, а под чёрным знаменем, подробно рассматривал в своих публикациях оренбургский историк, профессор Дмитрий Сафонов, собравший в своих статьях и книгах массу документальных подтверждений тому из оренбургских архивов.

Репрессии против офицерства и казачества начинались с бытового уровня. Красные вспоминали, как расстреливали во дворах домов пожилых отставников, тут же реквизируя их генеральские и полковничьи шинели и хромовые сапоги. Жена отставного есаула, инвалида войны, вспоминала, как мужа увели вроде как в ЧК. А через некоторое время во дворе прогремел винтовочный залп. Выскочив из дома, она увидела лежащего на снегу убитого мужа в исподнем, рядом – обноски. А убегавший за своими товарищами красный боец второпях натягивал на себя штаны расстрелянного.

В дома и семьи казаков и просто обеспеченных горожан врывались отряды солдат и матросов, требуя отдать им золотые безделушки. Серьги могли вырвать прямо из ушей. Для реквизиции официально была избрана мера веса – 14 золотников. То есть если драгоценная вещь весила больше 60 граммов, её забирали в любом случае. Ну а все остальные серьги и кольца могли отобрать «для революции» просто так.

В воспоминаниях большевиков приводится факт того, что в «панкратьевский дом», когда там располагались ревком и ЧК, вооружённый рабочий принёс в поле шинели россыпь золотых вещей с вопросом: куда ссыпать?

Отнимать - так миллион!

Большевистское руководство действовало совсем на другом уровне.

Губернский комиссар ВРК Самуил Цвиллинг, по воспоминаниям его ближайшего друга и соратника Александра Коростелёва, в первые дни после захвата города взял в заложники богатых купцов. И каждому лично назначал размер выкупа, чтоб тот мог избежать расстрела. Известный в Оренбурге купец и меценат Деев был вынужден отдать миллион рублей наличными, который принесли его родственники, лично Цвиллингу.

Александр Коростелёв писал и о том, как они вместе с Цвиллингом во главе отряда матросов врывались в оренбургские банки, вскрывали сейфы и доставали оттуда сотни тысяч рублей и золотые слитки. Этими операциями руководил лично Цвиллинг.

После того как казакам, поддерживавшим советскую власть, было заявлено о том, что их земля в любом случае будет перераспределяться среди беднейшего крестьянства, от новой власти отвернулись даже те слои казачества, кто поначалу ей поверил.

В некоторых станицах поднимались бунты против продотрядов, отбиравших запасы продовольствия. Но красные приходили из Оренбурга и выжигали станицы из пушек.

В середине марта полковник Корчаков, скрывавшийся в Форштадте, предъявил Цвиллингу ультиматум с требованием уйти из города. В ином случае обещал поднять восстание.

В ответ на это Цвиллинг с Коростелёвым взяли в заложники больше сотни ни в чём не повинных горожан, казаков, священнослужителей и мальчишек-юнкеров. В тюрьме и до того находились «контрреволюционеры». А теперь большевики в своей газете «Известия» обещали расстреливать по десятку заложников за каждого убитого красногвардейца. Это было в тот момент, когда город безнаказанно грабили анархисты типа «атамана Маруси» и другие уголовные элементы.

С шашкой на пушку

Бездействие казаков отчасти было связано с тем, что у них на руках не было огнестрельного оружия. Все городские арсеналы достались красным. Их отдали мусульмане Оренбурга, надеясь взамен получить свою национальную автономию. Однако их требования автономии настолько разозлили Цвиллинга, не терпевшего никакого национализма в принципе, что он приказал посадить их под тюремный замок. А потом, похоже, просто забыл и про них, и про других сидельцев.

С другой стороны, казаки считались военным сословием. Они привыкли подчиняться приказам и дисциплине. А приказывать в марте 1918 года было просто некому. Войсковой штаб вместе с атаманом Дутовым убыл из Оренбурга в Верхнеуральск, во второй войсковой отдел. Да и там в конце марта против казачьего руководства был поднят мятеж братьями Кашириными. А прибывший с красным отрядом из Челябинска Василий Блюхер атаковал казаков и заставил их отступать в Тургайские степи.

В каждой станице был свой начальник. А централизованное руководство отсутствовало.

Ну и, кроме того, в среде казаков, деморализованных демократией 1917 года, уже пошёл разброд и шатание. Популистские лозунги большевиков были слишком привлекательны. А к оренбургской интеллигенции, эсерам и кадетам, вечно сомневавшимся в какой бы то ни было власти, станичники относились с большим недоверием. И даже, вполне возможно, тихо злорадствовали по поводу того, как губернских интеллигентов и богатых купцов в Оренбурге нагло грабили красные отряды.

Другое дело, что у многих станичников в кадетке и казачьем юнкерском учились сыновья и братья, попавшие в ряды заложников безо всякой на то вины.

Гибель карателей

30 марта продотряд во главе с председателем ревкома Илецкой Защиты (нынешнего Соль-Илецка) поехал по казачьим станицам собирать «излишки» продовольствия. В этот момент уже был опубликован приказ Цвиллинга о сдаче казаками любого вида оружия. Вероятно, прошёл слух, что ревкомовцы едут отбирать у казаков их боевые шашки.

Как бы то ни было, в станице Изобильной между Персияновым и казаками возник серьёзный конфликт. Старики своих сдержали. А красные благоразумно выехали назад и остановились на ночлег в соседней станице Ветлянской. Тут их и настигла казачья сотня изобильненцев.

19 большевикам не помогли ни винтовки, ни пулемёт. Они были изрублены теми самыми шашками. Тела спущены под лёд Илека.

Цвиллинг, принявший телефонограмму об этом бое, немедленно сформировал в Оренбурге карательный отряд, загрузил его в эшелон. И во главе отряда отправился усмирять Изобильную. По пути в Соль-Илецке была проведена агитационная работа. Из числа сыновей железнодорожников в отряд были привлечены новые бойцы, которым иногда не было не то что 18, но и даже 16 лет. Таким образом, вступавший 2 апреля 1918 года в Изобильную карательный отряд разросся до 700 и более человек (судя по его вооружению).

Казаков было три всего сотни из Изобильной, Буранной и Линёвки. Командовал сводным отрядом полковник Донецков. У станичников не было огнестрельного оружия. Однако казаки прошли германский фронт, знали тактику ведения боя. А потому заманили красных в станицу. И на площади у церкви, налетев со всех сторон, рубили шашками всех, кто ехал в телегах и санях. Главным в этой сабельной рубке был принцип – не допустить первого выстрела. А потому ни возраст, ни умение в расчёт не принимались. Пленных практически не было.

От всего красного отряда в живых осталась лишь передовая группа Бурчак-Абрамовича, выдвинувшаяся в обход станицы, а потом бежавшая обратно до Илецкой Защиты. Да ещё разрозненные бойцы, успевшие во время боя разбежаться по ближайшим станицам и хуторам. И спрятанные от расправы сердобольными земляками.

В результате казаками, судя по официальному рапорту, было захвачено около 700 винтовок, 12 пулемётов и 4 артиллерийских орудия. Изобильненцы и ветлянцы праздновали победу, а в оренбургском тюремном замке оставались сотни заложников.

Набег

И, судя по действиям большевиков, заложников ждала незавидная участь. По крайней мере, зампред губернского ревкома, главный «силовик» Александр Коростелёв за смерть своего друга и ближайшего соратника Самуила Цвиллинга должен был уничтожить всех «сидельцев» по принципу «око за око».

Но жизнь решала по-своему. И действия разворачивались слишком стремительно, чтобы кто-то успевал вносить в них свои коррективы.

По всей вероятности, новость о гибели отряда Цвиллинга быстрее дошла до станиц, нежели до Оренбурга. И уже ближе к ночи с 3 на 4 апреля в Форштадт стали стягиваться отряды станичников из Нежинской и Каменноозёрной. С юга в Карачи подошел отряд из Благословенки. С севера подходили сакмарцы.

Посланцы разных станиц собирались в разных пригородах Оренбурга. Однако главная задача стояла перед станичниками, пришедшими с востока. Большой отряд под командованием нежинского атамана, войскового старшины Лукина и форштадтского полковника Корчакова вышел на исходные позиции около часа ночи. И неожиданно скрытно атаковал казармы казачьего юнкерского училища, где были размещены красногвардейцы.

Этот эпизод гражданской войны вошёл в учебники истории благодаря тому, что в казармах помимо солдат воинского гарнизона находились две женщины и пятилетняя девочка. Женщины приехали на свидание к мужьям, служившим в красной гвардии. Одна взяла с собой в город дочку.

Казаки рубили врагов спящими опять-таки для того, чтобы те не успели применить огнестрельное оружие, которого у казаков не было. Сабельные удары, по всей вероятности, приходились поперёк солдатских коек. На какой-то из них спала женщина, прижав к себе ребёнка.

То, что от казачьей шашки в этой казарме погибли две женщины и ребёнок, впоследствии дало идеологический козырь советским мифотворцам. Во всех учебниках, в художественной литературе и даже на современных городских интернет-сайтах вы прочитаете, про «зверскую резню белоказаков, убивавших женщин, детей и стариков». В краеведческом музее хранится большая картина некого художника Панина, проезжавшего в 1920-х мимо Оренбурга и, вероятно, слегка подхалтурившего на местном материале в изложении местных же большевиков. На ней злобные бородатые казаки заносят шашки над головами малышей в ночных сорочках, прикрывающихся ручонками от смертельных ударов.

На самом же деле казакам было некогда разбираться даже в том, остался кто-то раненый в тёмных казармах или нет. Они спешили дальше. Одна группа пошла налево – к Александровским казармам на Бульваре, другая направо – к Константиновским (нынешний перекрёсток Краснознамённой и Маршала Жукова). Основные же силы устремились вперёд по Неплюевской (ныне Ленинской) улице к Николаевской (ныне Советской), чтобы по ней, расставляя посты на каждом перекрёстке, выйти на Гостинодворскую (ныне Кирова) и с двух сторон окружить здание ЧК и ВРК – многоэтажный дом купца Панкратова.

Из окна - на мостовую

На тот момент в городе уже раздались первые выстрелы. Многоэтажка, расположенная напротив Гостиного двора, ощетинилась винтовками, сверху заработал пулемёт. Но от угла казаки выкатили лёгкую пушку, взятую в Александровских казармах, и дали залп по страшному дому.

Страшному, потому что целый месяц в этом здании чекисты творили свою расправу над приводимыми сюда «контрреволюционерами». Как правило, после короткого разбирательства людей отсюда уводили на расстрел. И даже был момент, когда на Гостинодворской скапливалась очередь в приёмную ЧК из красноармейцев, притащивших сюда горожан на расправу. Ходили слухи и о том, что здесь в подвалах содержали узников, но это были только слухи.

Пока шла пулемётно-артиллерийская дуэль, казаки скрытно подошли к входной двери. И снова неожиданно атаковали.

Мало кто знал, что перед самым выездом Цвиллинга в Изобильную ревком перебрался в дом купца Зарывнова, расположенный на Хлебной площади (ныне стадион "Динамо"). А в «Панкратьевском доме» оставались лишь члены гарнизона, в основном балтийские моряки.

Понимая, что пощады им не будет, балтийцы отчаянно сопротивлялись, поднимаясь всё выше и выше от настигавших их казачьих шашек. И когда наконец достигли самого верха, вылетали под сабельными ударами из окон прямо на мостовую переулка, который теперь называется Матросским.

А вот ревком во главе с Александром Коростелёвым, как раз и уцелел. Два пулемёта (один наверху, другой снизу) держали под обстрелом и площадь рынка, и Хлебный переулок. Наступавшие не стали долго задерживаться здесь. И после получасового боя оставили ревком в покое и продолжили свой путь в сторону железнодорожного вокзала.

Вокзал они занять также не смогли, так как именно в это время туда прибыл воинский эшелон, снаряжённый на юг, на усмирение казачьих станиц у Донгуза. Как только в городе началась интенсивная стрельба, командиры немедленно развернули эшелон обратно. И от вокзала атаковали наступавших казаков в районе Госпитального сквера (ныне Парк железнодорожников).

Какое-то время там шёл бой. Но вдруг как по мановению волшебной палочки казаки прекратили стрельбу, развернулись и стали организованно отходить. Почему? Вероятно, поступил приказ об общем отходе.

Похоже, в это время завершилась основная операция, которую проводили другие казачьи отряды. И скорее всего, это была операция по освобождению заложников, а фактически – всех лиц, арестованных большевиками, из городского тюремного замка, располагавшегося в районе нынешнего СИЗО.

Куда делись освобождённые, достоверно неизвестно. Как и то, сколько было заложников и скольких уже успели расстрелять.

Сведение счётов

Но даже если казачий налёт нёс благородную цель спасения незаконно задержанных, ожидавших расстрела, то от него пострадали не только большевики.

Десятки гимназистов, юнкеров, мирных жителей города, ждавших прихода «своих», то есть белых, вытаскивали спрятанное оружие и вступали в бой по всему городу. Они не знали о приказе отхода и держались до последнего.

Историки утверждают, что мальчишек ещё долго гоняли по крышам, расстреливая со всех сторон.

Кроме того, до вечера в городе не стихала канонада. Это воевали между собой так называемые «коммуны» - поселения отдельных отрядов, в основном анархистов, проще говоря, никому не подчинявшиеся банды. Они обычно обустраивали для себя целый квартал в центре города, выгоняя оттуда жителей. Закладывали окна мешками с песком, выставляли по периметру пулемёты и готовились отбиваться от всех.

Несколько дней подряд жесточайшим репрессиям подвергались жители Форштадта, где расстреливались на месте любые обнаруженные там мужчины призывного возраста.

А вот рабочие районы от налёта практически не пострадали. Хотя их жители чуть не умерли от страха, когда мимо Аренды в сторону железной дороги мчались казачьи отряды. В тот момент на рассвете Аренда лихорадочно строила баррикады, перегораживая проезды на улицах. То есть люди знали, за что их будут преследовать. Многие из этих кварталов «сдавали» соседей-«контрреволюционеров», чтобы поживиться их имуществом.

Все оренбургские казаки с этого момента на самом высоком уровне было поголовно объявлены «врагами советской власти». И это клеймо было невозможно вывести вплоть до 1991 года. Это странно, потому что и среди нашего казачества были сторонники советской власти. Немногие, но были. Хотя в подавляющем большинстве оренбуржцы воевали на фронтах гражданской исключительно против красных.

После набега были приняты превентивные меры против ряда станиц, вне зависимости от их принадлежности. Красногвардейцы просто забрасывали дома станичников зажигательными бомбами, кидая их в окна вручную. Либо – расстреливали станицы из пушек, оставаясь на приличном от них расстоянии.

По-настоящему «расказачивание» началось уже после установления в нашем крае власти советов. Но об этом стоит поговорить отдельно.