— Валерий, чем вы занимались на «гражданке», до СВО?
— Вообще, я металлург. Работал мастером на орском никелькомбинате, когда он действовал еще. Потом ездил «на севера» вахтами. И открыл организацию по набору вахтовиков в Орске – помогал мужикам выбрать нормального работодателя, оформить документы, следил, чтобы все честно было, чтоб не обманули работяг.
— Боевой опыт у вас был?
— Боевого не было, но армейский был, много. Сначала «срочка» в танковых войсках. Потом по контракту, прапорщиком уже, попал в ракетчики, в Ясный. Ну, и на флоте тоже успел послужить, на большом десантном корабле «Орск». Из-за морского прошлого и позывной получил – Кэп, капитан, значит. Хотя я мичманом был вообще-то.
— Как пришла в голову мысль пойти в добровольцы?
— Я сразу думал об этом, как только началась спецоперация. Может, прозвучит как-то ненатурально, но Родине служить надо. Вот, думал-думал, потом решил: нет, возраст уже, дети, внуки… Попробую послужить иначе. И пошел в политику.
— В политику?!
— Ну, решил участвовать в выборах в орский городской совет. Но не удачно. Прошлым летом было. Подал документы как самовыдвиженец, собрал подписи. Сам ходил по дворам, объяснял людям, кто я и зачем им за меня подписываться. Вроде, объяснил. Но до выборов меня не допустили: тут не так лист заполнен, здесь пропущено слово… В общем, забраковали.
— Несправедливо, считаете?
— Я считаю, несправедливо, формализм это. Но ладно, дело прошлое. В итоге решился: пойду добровольцем. И – в военкомат.
— Чем вы занимались на фронте?
— Меня назначили командиром взвода обеспечения казачьего отряда «Барс-6». Дали УАЗик-«буханку», я его назвал Иваном. Вот с Иваном мы возили продукты, боеприпасы на линию соприкосновения. А оттуда порой с «трехсотыми» возвращались, то есть с ранеными.
— А «двухсотыми»?
— Бывало и так. Первые погибшие у нас в отряде были Малыш и Молоток.
— Позывные такие?
— Да. Один молодой парень, но трое детей у него уже было или даже четверо, точно не помню. Второй – возрастной уже. Вообще, в том блиндаже восемь бойцов несли дежурство, но шестеро в сумерках вышли за дровами, печку протопить, а эти двое остались у бойниц. И прямо в блиндаж – мина. Без шансов. Проводили то, что осталось от ребят, домой – одного в Бузулук, другого в Соль-Илецк… Но в тот раз «двухсотых» могло бы быть и 8 человек, если бы мина на 15 минут раньше прилетела.
— А вам лично приходилось участвовать в боестолкновениях?
— Да, конечно. Но вблизи, на дистанции броска гранаты, честно скажу, врага не видел. Там как было организовано: есть первая линия, в ней «вагнеровцы» и ополченцы ЛНР. Они с врагом сходятся вплотную, до рукопашной. А мы – во второй линии: если враг пойдет на прорыв, мы должны отбить атаку, ну, или связать его боем. Но крупных прорывов не было – к нам попадали в основном диверсионно-разведывательные группы. С ними завязывались перестрелки. Раз, например, поехал с бойцом за водой. Смотрим – в поле украинцы, несколько человек. Метров 300 до них, 400. Тормозим, выпрыгиваем из машины, открываем огонь. Расстояние большое, не понятно: попали, не попали? Но прижали их, они залегли. И в ответ по нам палят, пули вжикают вокруг. Мы докладываем своим: обнаружена ДРГ противника, координаты. На место высылают подготовленных спецов, они начинают выкуривать диверсантов, а мы едем дальше по своим делам. Ну, вот таких эпизодов было много, но не скажу, что очень: за 3 месяца я 12 магазинов из своего «калаша» отстрелял.
— Но смерть не только пули несут.
— Конечно, главная опасность — это «железо»: снаряды, артиллерия. Нас и «Градами» утюжили, и «Хаймарсами», и из минометов крыли. Но хуже всего – танк. Пока мина летит, она визжит, воет – можешь прикинуть, где ляжет, и укрыться. И ракету слышно. А танк выкатился из лесочка в километре-полутора, бахнул прямой наводкой, и сперва взрыв у нас в окопах происходит, щепки-бревна во все стороны летят, а потом уж звук выстрела докатывается.
— Было у вас, когда так прижимало, что думали: «Ну, все, это конец»?
— Да, раз я под плотный обстрел попал… Вез продукты на линию, и вдруг рядом с машиной столб земли подпрыгнул – один, второй… Я выскочил и в подвал первого попавшегося дома нырнул. А там уже сидят люди: ополченцы, «вагнеры», армейские какие-то ребята из неизвестных мне подразделений – битком набито, а новые лезут и лезут. Потом вроде притихло, я пробежал десяток метров – опять вой с неба. В дом рядом попадает ракета, и он на глазах осыпается, складывается внутрь себя! Слышу – крик: «Кэп, Кэп»! Из другого подвала наш боец зовет. Нырнул туда, посидели – и снова наружу. Бегу, вдруг меня как приподняло что-то – волна взрыва. Свалился под забор – и ползком оттуда в третий подвал. Думал, все. Потом наша артиллерия включилась, заткнула украинскую. Но с жизнью я тогда успел проститься, точно.
— Как отношения с местным населением складывались?
— В целом хорошо. Нам с гуманитаркой много сладостей передавали: печенье, конфеты. Мужикам столько и не надо, мы кое-что местным давали, под Новый год ребятишкам подарки делали. Это не на самой передовой, где в окопах и блиндажах наши бойцы дежурства несут, там-то, понятно, нет мирных, а в городке, где пункт постоянной дислокации. Отвозили сладости в местный храм, чтобы батюшка детям раздал. И в магазин местный давали продукты, там продавщицы раскладывали по пакетам: картофелин несколько, консервы, печенье то же – и бесплатно от нас раздавали пенсионерам. Вообще, людям там тяжело: ни работы, ни крыши над головой у многих. Большинство-то уехало в мирные края, но не все смогли. Вот, их мы пытались как-то поддержать. А еще к нам животные местные прибивались.
— Животные?
— Ну да. Люди из деревень разрушенных уехали, а коровы, собаки – они разбрелись по степям. На минах подрываются, под пули попадают. Покалеченных много: голодные, трясут головами контуженными. Жалко их очень. К нашему отряду трое прибились: кошка, собака да гусенок.
— Хищники на гусенка не нападали?
— Нет, какое там! Они друзья, что ты! Я, когда мы место дислокации меняли, перевозил наше барахлишко, и в первую ездку отвез гуся. А собаку – на другой день. Она выскочила из машины на улицу, увидела гуся – там радости столько, столько восторга было! Бойцы смотрят на встречу друзей – и смех, и слезы… А вообще, гусь этот, гусыня, точнее, выросла, талисманом отряда стала. Слышит вой мин – начинает бегать по двору, собирать парней в укрытие. Любимица «Барсов». Ротный хотел ее домой забрать даже, да сложно это, разве довезешь…
— Вам что будет о трех месяцах там напоминать?
— Наградной документ. Меня к ордену представили, не знаю, дадут ли, но бумага есть. Еще гильз натовских набрал и осколок от снаряда «хаймарса» привез младшему сыну, он школьник еще у меня. И старый диск от пулемета Дегтярева!
— Да ладно, ими еще воюют?!
— Нет, там, по Северному Донцу, в 1943 году линия фронта проходила, наши деды с немцами воевали. И вот нынешние окопы – они прямо по тем, которые времен Великой Отечественной, легли. Одним взрывом из земли выбросило ржавый диск «дегтяря». Я взял. Хотим с сыном в наш музей его отдать.
— Ну, а снова на фронт планируете?
— Пока нет, возвращаюсь к мирной жизни. Навоевался, совесть чиста. Но зарекаться не буду – кто знает, как повернется? Может, и придется снова автомат в руки брать.