Три десятка беглецов. Зимняя дорога

В ночь с 12 на 13 декабря 1917 года из оренбургского тюремного замка сбежала большая группа заключённых, состоящая из 32 большевиков. Руководили побегом, как и всей местной партийной ячейкой Самуил Цвиллинг и Александр Коростелёв.

Интересный «вражий голос»

Затеявших, было, в начале ноября переворот оренбургских большевиков первоначально отправили в казачьи станицы. Но долго там держать не стали. Во-первых, из-за общественного мнения. Протестовали большевики тогда почти так же профессионально, как нынешние правозащитники и «узники совести». Привлекали внимание прессы, убеждали население в том, что их бьют, унижают и обижают.

На Руси любят обиженных. В ответ на «бесчеловечное» заключение наших бунтарей в тепле и сытости станичных изб под охраной местных казаков в ноябре 1917-го забастовали рабочие многих предприятий города. Даже железнодорожники.

Гневный протест трудового Оренбурга поддержала эсеровская интеллигенция. Городской голова Барановский лично обещал не создавать никаких преград большевикам на выборах в делегаты Учредительного собрания от Оренбургской губернии.

Была и вторая причина, по которой атаман Дутов распорядился удовлетворить требование большевиков, находящихся под домашним арестом в станицах, и перевести их в одну большую камеру оренбургского тюремного замка.

В далёких от фронта, столичной и губернской суеты казачьих поселениях зимой было нечем заняться. И арестанты стали своеобразным центром притяжения для местных, вроде артистов или заезжих циркачей. Общаться с ними никто не запрещал. Казаки, прихватив с собой самосад, а то и чекушку для поддержания разговора, вечерком шли послушать, как балакают заезжие бузотёры. Ведь всегда интересно услышать «вражий голос», выдающий необычные мысли и приводящий удивительные доводы.

Через пару недель такого общения из станиц стали поступать сведения о начавшемся в казачьей среде «брожении умов», которое пора было пресекать.

Совсем не строгий режим

В результате все арестованные большевики: три десятка мужчин и одна женщина - Мария Макарова - были отправлены в Оренбург. В тюремном замке на берегу Урала для них отводился целый отсек, состоящий из громадной мужской камеры, небольшой женской и коридора, где была расположена кухня.

Так как есть тюремную баланду Цвиллинг с Коростелёвым не желали, а еду для них были готовы поставлять профсоюзы рабочих оренбургских пищевых предприятий, партийцам с воли ежедневно «в избытке» передавались совсем не тюремные продукты.

Более того «Комитет спасения родины и революции» просил об ассигновании дополнительных средств «для ремонта помещений, предназначенных для арестованных большевиков».

В результате постоянных протестов большевики добились выдачи им денег вместо казённой еды и право готовить еду самим, а значит, и право ежедневных свиданий для передач свежих продуктов.

Мало того, по вечерам, опять-таки по воспоминаниям бывших заключённых, в их отсек собирались тюремщики, вплоть до начальника тюрьмы и доктора. И приносили с собой музыкальные инструменты. По воспоминаниям большевика Агаркова, кто-то из заключённых мастерски играл на гармони, а надзиратель наяривал на балалайке. Кто-то пел, кто-то умел сплясать.

Куплеты и беляши

Но и этим представления не заканчивались. Закурдаев и Абрамович (тот самый, который Бурчак) впоследствии вспоминали как сочиняли стихи, перекладывали их на музыку и пели. Заключённый Шишов, соорудив сценический костюм из одеяла, а из консервной банки кадильницу, «мастерски пел и представлял сатирический акафист».

Надзиратель Попов сообщал, что камеры у большевиков не запирались ни днём, ни ночью. Выход в коридор был свободным. А свидания им позволялись всякий раз, когда к ним приходили.

В отличие от голодных рабочих, весь месяц продолжавших забастовку на оренбургских предприятиях с требованием выпустить большевиков теперь уже из тюрьмы, их друзья-заключённые не голодали. По воспоминаниям бывших в том заключении, они под руководством Марии Макаровой готовили пельмени, пирожки, беляши из теста и фарша, переданного им рабочими.

То есть на их кухне были такие принадлежности, как, например, острые ножи. Вполне легально. А нелегально с воли им пронесли револьвер и патроны. Если бы большевики действительно захотели, то могли бы спокойно перебить охрану и уйти.

Однако бежать революционеры не торопились. Возможно, ожидали результатов выборов в депутаты Учредительного Собрания. Ведь они, находившиеся в заключении, при этом являлись основными кандидатами во вновь образуемый орган управления всей страной. И если бы их столичные товарищи не разогнали этот новый орган, то Цвиллинг с Коростелёвым, возможно, сидели бы на соседних креслах с Дутовым и Акулининым, своими главными непримиримыми врагами.

Выборы, выборы…

В коммунистических архивах сохранилось немало данных о том, насколько грязно шла большевистская агитация и пропаганда в Оренбурге в ноябре 1917 года.

В противозаконных акциях использовали несовершеннолетних, которым всё прощалось. Для малограмотных избирателей на дверях участка крупно рисовалась восьмёрка, номер партии большевиков в избирательных бюллетенях. Повсюду распространялись лживые обещания мгновенно решить все проблемы, только проголосуй!

Впрочем, потом в учебниках истории всё это преподносилось, как умение хитростью и обманом противостоять грубой силе существующей власти. При этом казаки и эсеры, из благородства не распространявшие фейки и откровенное враньё, явно проигрывали нахрапистым большевистским агитаторам.

В середине декабря были подведены первые итоги выборов оренбургских делегатов на Учредительное собрание, которые проходили 25 ноября. Голосовавших, судя по ним, в двухмиллионной губернии было только 150 тысяч. Просто в тот момент ещё не поступили данные из 6 волостей и 37 казачьих воинских частей.

По этим предварительным итогам, в столицу должны были делегироваться из 12-ти оренбургских депутатов: 4 казака (Дутов, Акулинин и ещё двое), 3 большевика (в том числе Цвиллинг и Коростелёв) и по двое делегатов от эсеров и от башкирских националистов, одно место оставалось вакантным. Большевики потом приводили эти данные, уверяя, что их позиции были самые крепкие. Якобы все рабочие окраины голосовали только за них.

На самом деле в начале января, когда в оренбургскую избирательную комиссию всё-таки дошли окончательные сведения из тех самых волостей и казачьих частей, оказалось, что общее количество проголосовавших в губернии превысило 660 тысяч человек. За казаков отдали свои голоса треть населения губернии, за большевиков – только пятая часть голосовавших.

Но на тот момент эти сведения уже не имели смысла: в январе в губернии шла гражданская война, красные отряды наступали от Бузулука, а Учредительное собрание так и не было собрано.

Все побежали…

Почему побег был назначен в ночь на 13 декабря, до сих пор не ясно. Но очевидно, что готовились к нему заранее. Из Бузулука в тендере паровоза были привезены десятки винтовок, патроны и три пулемёта.

Перед воротами тюрьмы вооружённые рабочие инсценировали пьяную драку. Привлекли внимание охраны и в итоге разоружили нескольких охранников.

В то же время в самой тюрьме готовился ужин. А перед ним шло очередное представление с пляской. Сигналом к началу тюремного бунта стал удар Цвиллинга в поверочный колокол со словами: «Ужин готов». Засмотревшиеся на плясунов охранники были моментально разоружены.

Ошалевших от такого развития событий охранников заключённые заперли в чулане, сообщив, что оставляют бомбу, способную взорваться от минимального воздействия. Те так и не вышли из помещения до тех пор, пока не подошли их коллеги и не выяснили, что вместо бомбы у дверей оставлена завёрнутая в тряпку брюква.

Всех бежавших на выходе из тюрьмы встречали вооружённые товарищи. Три десятка арестантов моментально развезли на санях в разные части города. Некоторые тут же оказались у железной дороги, чтоб отправиться на ночных поездах в Бузулук. Кто-то остался в Оренбурге.

Но всё руководство большевистской организацией в лице Цвиллинга и Коростелёва уже на следующий день оказалось у своего старшего товарища, начальника Ташкентской железной дороги с центром в Бузулуке Петра Кобозева.

Проблемы? В Самару!

Чем больше узнаёшь обстоятельства тех или иных исторических событий, тем больше убеждаешься в неоднозначности того или иного шага представителей противоборствующих сторон.

По утверждениям современников, оренбургские казачьи офицеры с большими погонами были вне себя от этого побега. Кто-то в присутствии сослуживцев в ярости высказывал всё, что думал, о несоизмеримо мягком подходе к власти у атамана Дутова. Как можно было упустить заговорщиков?!

Однако сам Дутов не стал высказываться на сей счёт. Возможно, для него этот побег стал, в определённом смысле, избавлением от лишних проблем.

Основа большевистского подполья перебазировалась в соседнюю губернию: Бузулук в то время относился к Самаре. В Оренбургском казачьем войске установился относительный порядок и дисциплина.

Теперь можно было заняться своими внутренними проблемами. И в первую очередь, наведением порядка и законности в губернском центре.